Асу Макаренко с благодарностью и любовью…

Гайворонская-Кантомирова Анна Николаевна,
преподаватель русского языка и литературы ГБПОУ«Волгоградский технологический колледж»

Мы жили в маленькой, тесненькой трешке – «распашонке», как ее называли друзья моих родителей. Мне было три… потом четыре… пять… Моя комнатка была такой крохотной, что прилепившаяся друг к другу мебель жестоко страдала из-за отсутствия личного пространства – и скрипела, и хрипела, и вздыхала по вечерам, чем немало меня пугала в те минуты, когда я почти погружалась в сон…
Жили мы в этой квартирке совершенно осознанно – до этого родителям выделили просторный дом, и мы даже начали там жить, но гнусная сырость едва не сделала меня астматиком, и родители решились… А утром я просыпалась безмятежно и обводила взглядом знакомые стены, стул с подсунутым под него ящиком (в котором покоились мои игрушки), книжные полки. И вот с книжной полки на меня всегда приветливо смотрели мои друзья. О, сколько в них было тайн! Я это чувствовала, и каждая страница манила меня открытием… Но я, едва научившись читать, еще плохо понимала смысл, искала картинки и шрифт покрупнее. На корешках золотились и серебрились уже родные мне буквы. Больше других, знакомее других были две книги: на одной по корешку было вытиснено: «А.С. Пушкин», на другой – «А.С. Макаренко». Я еще не понимала смысла в точках, которые разделяли буквы, и читала как бы заодно: «АС Пушкин», «АС Макаренко». Я спрашивала у мамы, кто такие асы. Мама уверенно отвечала, что это высочайшие профессионалы, люди, делающие что-то исключительно, идеально, выдающиеся мастера. Так они и вошли в мою жизнь навсегда: ас Пушкин и ас Макаренко. Ас Пушкин определил мою любовь к литературе, ас Макаренко – мое призвание к педагогическому труду.
Ту самую «Педагогическую поэму», которая лежала на полке вздыхавшего шкафа, я прочитала еще в детстве – как увлекательную историю, и потом множество раз к ней возвращалась (эту же книгу облюбовала когда-то для раннего чтения и моя старшая дочь). Был в ней какой-то чудесный заряд оптимизма, читая ее, я погружалась в атмосферу героическую, проникалась настроением невидимого и невиданного подвига. Вероятно, ощутить мне это позволяло и то, что я с детства жила в семье, для которой эти состояние и атмосфера были естественными и почти обыденными. Мы жили школой. В прямом смысле. Днем у нас, детей, были простые будни. А вечером мы все вместе шли в школу. Мама была учителем физики и астрономии. Они с папой клеили какие-то буквы на стендах, чинили приборы, что-то подкрашивали, настраивали киноаппарат для показа учебных кинолент, мама готовилась к проведению завтрашних опытов. Иногда приходили ее ученики, помогали. Шел какой-то удивительный разговор, и во всем – и в наплывающей за окнами темноте – была тайна, было чудо… И мне так нравилось жить в этом! Чуть позже эти вечерние занятия дополнились игрой в теннис: в вестибюле всю зиму стоял стол с натянутой сеткой, на окне лежала пара ракеток. Приходили дети – и начиналась игра. И вот всё это стало для меня продолжением нашей семьи – и эти занятия в кабинете физики, и эти бега по коридорам (приходили и дети других учителей, и мы соревновались – кто быстрее?), и эти игры, и большие субботники, и зимние коллективные хождения на лыжах, и демонстрации, и чаепития с тортом и со слезами счастья (когда к нам приходили учителя и отмечались какие-нибудь выдающиеся поступления выпускников), и большие путешествия-экскурсии. Да, у меня была большая семья. И мне нетрудно было понять, о чем писал ас Макаренко.
Только летом я меняла обстановку – уезжала к дедушке и бабушке на каникулы в другую область. Но там все было почти так же: бабушка и дедушка были пенсионерами, но за плечами каждого были десятилетия педагогического труда… И куда бы я ни пошла – в магазин, за молоком к соседям, поиграть на другую улицу, я везде была своей – я была «внучкой Михал Сергеича». О, какие двери это открывало: калитки с садами, где наливались лесные красавицы, выращенные бывшими дедушкиными учениками, кинотеатра («по секрету»), где крутил кино дедушкин ученик, библиотеки, где «властвовала» бывшая дедушкина ученица… Они иногда рассказывали, как интересна и насыщенна была их школьная жизнь в те годы, когда дедушка был директором школы… И здесь была моя семья. И мне было уютно.
Мне не было трудно учиться в школе. Я не помню сложностей в общении со сверстниками и старшеклассниками, которые с улыбкой называли меня именем мамы (я сначала думала – смеются – но смотрела на их добродушные улыбки и понимала: это не со зла), с учителями… Странно, но именно мне почему-то приходили в голову самые сумасшедшие идеи – например, без ведома взрослых договориться с туристическим агентством о поездке в Ленинград или Краснодар. Странно не то, что эти идеи приходили, а то, что взрослые (учителя, родители) горестно вздыхали (ох, уж эти дети!) и – ехали с нами!.. Моя семья… Мы там, в школе, ссорились и выясняли отношения, как дети в большой семье. И там же мирились. Потом, в старших классах, школа как бы «переехала» к нам домой (мы тогда уже жили в большом, построенном совхозом, доме). Все вечера жизнь в двух комнатах – моей и брата – кипела: к брату приходили его одноклассники, ко мне – мои. У них паялось, училось, у нас – игралось в шахматы… И еще мы постоянно решали задачи по физике. Летними и осенними вечерами мы все (и еще другие желающие ученики) выходили в школьный двор – на стадион – было время леонид и персеид… Мама рассказывала нам обо всех созвездиях, мы учились пользоваться картой звездного неба. И эти вечера гораздо больше значили, чем некоторые школьные уроки.
Я думаю о том, какой удивительный человек моя мама. Она сумела создать для меня такие комфортные условия, что я всюду чувствовала себя частью чего-то большого, общего, понимая, что мне всегда будет на кого опереться…
И вот это долгое вступление приводит меня к естественному выводу – я должна была стать учителем. Должна была пережить краткое время неповторимой студенческой жизни – интересной какой-то особенной чертой – тем, что эти студенты были будущими учителями (большинство из нас и вправду ими стали). Должна была начать свой рабочий путь, спотыкаясь и в чем-то фальшивя. У меня тогда многое не получалось. Но на меня смотрели десятки пытливых глаз. И они мне верили. Верили. И я тогда с новыми силами принималась за поиски истины. Помню, в те годы мы с детьми уходили в походы (только лишь потому, что показались первоцветы, и хотелось ими полюбоваться), ездили на экскурсии, а моя маленькая дочь засыпала над книгой за задней партой во время родительского собрания или репетиций… Я глядела на нее и мысленно уносилась на двадцать лет назад… Начиналась и ее школа-семья (вот тогда-то однажды ночью я вытащила у нее из-под подушки «Педагогическую поэму»).
Эти годы летели стрелой, менялись времена, затеивались модернизации, вносились новые акценты в образование… Личность – вот что стало паролем духовных исканий современного педагога. Личность творческая, одаренная, неповторимая… О, как, пестуя эту Личность, мы отдалили детей друг от друга! Сколько навалили на их хрупкие плечи – знаний, ответственности. Как твердо внушили Личностям, что их путь уникален, а найденное ими зерно истины принадлежит только им… Как последовательно наше время уводит детей от мысли, что все самое главное, самое доброе и нужное рождается в КОЛЛЕКТИВЕ. Что в нём, в коллективе, гораздо проще и интереснее искать СЕБЯ. Не в стаде, конечно, а в КОЛЛЕКТИВЕ, для формирования которого каждый внес что-то свое, чем-то пожертвовал, поделился…
Сегодня я работаю в колледже и преподаю студентам русский язык и литературу (спасибо, ас Пушкин!). У меня, как и двадцать лет назад, дрожит голос, когда я читаю стихи любимых поэтов или рассказываю о лермонтовской дуэли. Мы говорим о творчестве Пушкина, Гоголя, Блока, Есенина, Шаламова, Вампилова, и всегда – неизбежно – встает вопрос о взаимоотношениях человека и времени. Мы ёжимся: как холодно было нашим гениям в их эпохах. Я вижу, как совершенно естественно лица моих собеседников становятся серьезнее, глаза – задумчивее, они незаметно погружаются в собственные размышления. В этот момент они превращаются в единое целое (все пребывают примерно в одинаковом состоянии), их пространственные миры соприкасаются… Они все вчерашние девятиклассники. До поступления в колледж они не знали друг друга. И за несколько месяцев им надо стать коллективом, иначе обучение оборвётся, превратится в каторгу… Чем может помочь в этом таинстве становления преподаватель общеобразовательной дисциплины? Моментом. Моментом духовного единения. Тем самым, который делает нас всех одинаково уязвимыми и беспанцирными. Моментом откровения. Моментом страдания и счастья (благо, мой предмет располагает богатейшим арсеналом «оружия» воздействия). Через момент, через сострадание приходит ощущение простоты, естественности человека, с которым ты сидишь за одной партой, с которым ты вчера «разбирался» во дворе за колледжем. Через улыбку. Через Слово. Через Веру. Через Любовь…
Возвращаюсь домой… Провожу рукой по книжной полке – привычно кладу мобильный телефон на зарядку… Взгляд задерживается на давно потускневшей от времени позолоте: «А.С. Макаренко». Улыбаюсь: знаете, Антон Семёнович, у меня, пожалуй, никогда не было времени сказать вам спасибо за то, что я не потерялась… Я все торопилась. Чудесная возможность поблагодарить вас, Учитель. Спасибо, ас Макаренко. Спасибо, Мама. Спасибо, Михал Сергеич. Спасибо, жизнь, за эту большую семью, в которой мне никогда не было ни холодно, ни одиноко, ни горько.